![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Я стою между мирами. Потом выхожу Четыре года после 6 мая. Воспоминания Алексея Полиховича, фигуранта «болотного дела»
6 мая 2012 года на Болотной площади в Москве произошли столкновения между полицией и участниками мирного шествия «За честные выборы». В конце мая начались первые аресты по «болотному делу» — самому крупному политическому процессу со времен дела ЮКОСа. «Болотное дело» продолжается по сей день: 35-й фигурант Максим Панфилов был взят под стражу в апреле 2016-го. Одним из первых фигурантов дела был анархист Алексей Полихович. Его арестовали в июле 2012 года, а в феврале 2014-го приговорили к трем с половиной годам колонии. В октябре 2015-го он был освобожден условно-досрочно. По просьбе «Медузы» Полихович написал свои воспоминания о событиях 6 мая, аресте, пребывании в СИЗО и суде.
От редакции
На 6 мая 2012 года была намечена очередная массовая акция «За честные выборы»: шествие по Большой Якиманке и митинг на Болотной площади. Шествие прошло без инцидентов, однако при входе на площадь колонна остановилась. Участники акции позже говорили, что охранявшие акцию полицейские обеспечили слишком узкий проход, «бутылочное горлышко» — и в нем началась давка. Идущие впереди организаторы акции сели на асфальт, призывая остальных сделать то же самое. Сейчас вряд ли можно установить, кто спровоцировал последовавшие столкновения — полиция, задержавшая кого-то из участников акции, или сами манифестанты.
О размахе «болотного дела» говорит тот факт, что над ним работали более 200 следователей из многих регионов страны, а в качестве свидетелей допросили более тысячи человек. Вскоре после акции начались аресты участвовавших в шествии активистов; их опознавали по записям уличных видеокамер. С мая 2012-го по апрель 2016-го задержаны 35 человек. Большинству из них инкриминировали статьи 212 и 318 УК РФ — участие в массовых беспорядках и насилие в отношении представителей органов власти. К ответственности оказались привлечены представители самых разных политических и общественных сил: либералы, националисты, левые, анархисты, правозащитники, а также обычные граждане, не состоявшие в партиях и движениях. В феврале 2014-го завершился первый большой судебный процесс: его участники, среди которых был и Алексей Полихович, получили от двух с половиной до четырех лет лишения свободы. Большинство фигурантов «болотного дела» уже были приговорены и отсидели; некоторые амнистированы; иные продолжают отбывать срок; в отношении нескольких человек ведется расследование. Дело не закрыто.
* * *
Говорят, от звонка до звонка. Последний звонок уже мурлычет у меня в голове, он зазвучит, стоит только дежурному нажать на кнопку и отпереть магнитный замок. Я стою между мирами. Справа дверь на волю, за ней ничего не видно, но я знаю, что там свобода, и ждут любимые люди. Слева стеклянная зарешеченная дверь обратно в зону. Сквозь стекло и прутья на меня жадно смотрят зэки — следующие в очереди на освобождение. С ними женщина-сотрудник, наш прощальный эскорт. Она равнодушно глядит в сторону, пока дежурный уточняет мои личные данные: бывали случаи, когда вместо одного зэка освобождали другого. Я это или не я? Я, наверное. Хотя после трех лет за решеткой сложно сказать.
Меня корежит от диссонанса между моими внутренними переживаниями и обыденностью обстановки. Для системы все лениво, привычно, а в твоей голове — вспышки одна за другой, все кричит о важности происходящего. Мало того, что я оказался в тюрьме, так еще и в рамках одного из крупнейших политических процессов путинской эпохи. Я выхожу на свободу! А эти сотрудники вокруг просто делают свою работу: «Имя, фамилия, статья, срок?»
Мы пришли забрать тебя на три с половиной года
Стартовый звонок — он тоже дверной, только обыкновенный, домашний. Только прозвучал куда резче «последнего». Конец июля 2012 года, время за полночь, играю в приставку. Открытое окно, жара. Подхожу, смотрю в глазок: там три или четыре человека. «Открывайте, полиция». Бабушка уже проснулась и встревоженно советует из комнаты не открывать — мало ли кто пришел. Но я уже примерно понимаю, кто пришел и зачем.
Следователь Сергей, старше меня года на два, с порога зачитывает постановление об обыске. Заходят в квартиру он, два опера, «эшник» (представитель антиэкстремистского центра «Э» МВД РФ — прим. «Медузы»). Все спокойно и буднично, корректно расспрашивают про политические взгляды. Я думаю: ну, постановление на обыск — значит, обыщут и уедут. Только дыхалку сжимает от внезапного холода. Аккуратно просматривают шкафы, снимают со стола компьютер; упаковывают вещи, в которых я был на митинге 6 мая, в пакет. Я сам им выдал.
Очень хочется растянуть этот час или вообще остановить время — только не думать о том, что будет потом. Говорят собираться. Бабушка в слезы, пытается уговорить не забирать. Растерянно хватаю какие-то вещи с собой, рубашку, кофту. Кофту сначала и брать не хотел, но следак посоветовал. Говорю: жарко же, а он отвечает, что холодно еще будет. Понятно, что они не говорят сразу: «Мы пришли забрать тебя на три с половиной года, чувак». Они сначала говорят: «Здравствуйте, обыск». Потом: «Придется с нами проехать для допроса». А затем: «Ну, два дня на ИВС [изолятор временного содержания] до меры пресечения». И так далее. Учтиво дожидаются в подъезде.
Успеваю написать с раздолбанного телефона, на котором плохо работает сенсор, смску Тане — девушке.
В машине следак и опера заводят разговор про «World of Tanks». Они, по ходу, все в него играют. Я — нет. Комфортабельная иномарка мчит по улицам, я не пристегнут на заднем сидении.
Предупредительные звонки
Мог бы я заметить предупредительные звонки? Думаю, что мог, если бы был чуть-чуть внимательнее. С Денисом (фигурант «болотного дела» Денис Луцкевич задержан в июне 2012-го, в 2014-м приговорен к тремя с половиной годам колонии, освободился в декабре 2015-го — прим. «Медузы») мы 6 мая были в одном автозаке и в одном ОВД. Дениса арестовали в начале июня. Со Степой (фигурант «болотного дела» Степан Зимин задержан в июне 2012-го, в 2014-м приговорен к тремя с половиной годам колонии, условно-досрочно освобожден в июне 2015-го) мы охраняли «Оккупай» (протестное движение, возникшее после разгона митинга 6 мая и просуществовавшее несколько недель — прим. «Медузы»).
С Сашей Духаниной (фигурантка «болотного дела» Александра Духанина взята под домашний арест в конце мая 2012-го, в 2014-м приговорена к трем годам и трем месяцам условно) мы в те дни после Болотки вообще тусили плотно — и с ее будущим мужем, и с моей будущей женой, и с Филом (антифашист Филипп Гальцов был объявлен в розыск по «болотному делу», получил политическое убежище в Швеции), который потом вовремя уехал. Были на «Оккупаях», [на протестных акциях] в Жуковском, на митингах на Сахарова и на Болотной. Удивительно, сколько хороших людей можно узнать за два месяца.
Но как-то не думалось, что я тоже в лотерее участвую. Что я сделал 6 мая? Прогулялся по Якиманке, потолкался с ментами, успел из ОВД на последнюю электричку в область — тепло же, дачи, пиво и костры. Футбольное фанатье сто раз так делало. И даже когда идешь из Басманки — с Сашкиного суда, мимо ее дома, где она сидит под арестом, и разговариваешь с ее парнем о том, удается ли им переписываться — это все равно словно не с тобой, это далеко.
Сейчас, из этого времени, сравнение событий 6 мая 2012-го с Майданом в Киеве выглядит как злая насмешка. Тогда никто не был готов ни на что такое, а власть нажала ровно настолько, насколько ей это было нужно. И весь славный майский антиправительственный праздник сразу разбежался. Ну, то есть малая часть его участников еще ходила какое-то время на суды, но в целом все закончилось ничем. Никто не хотел по-настоящему рисковать. Ни те, кто сел, ни те, кто ходил к нам на суды по продлению арестов, ни тем более «випы» и «лидеры».
Помню, проспект Сахарова 12 июня 2012-го, мой последний митинг на свободе. Колонна анархистов, сравнительно многочисленная, вокруг тогда собиралось примерно столько же разномастных леваков вне блока. Стоим подальше от сцены, чтобы не слышать беспомощные речи ораторов: «Не забудем, не простим, в интернете отомстим». Мимо проносят имперки, ходит [один из лидеров националистов Дмитрий] Демушкин. Поорали друг на друга немножко. Подходит взрослая уже женщина, начинает спрашивать про политическую программу анархистов. Беседуем, она не то чтобы в восторге, но вроде что-то поняла — солидарность, взаимовыручка, самоуправление. Соглашается со всем, что я ей говорю, и в конце, прощаясь, выдает: «Очень хорошо! Когда вы придете к власти, я вас обязательно поддержу!».
Водоворот
Массовые беспорядки на Болотной площади — это преступление, какого еще не было в России. Расследует Главное следственное управление СК, десятки следователей нагнали из провинций, генералы лично [председателю СК Александру] Бастрыкину отчитываются о ходе расследования. Тонны макулатуры, показаний, сотни свидетелей, одних потерпевших — восемь десятков, испорченного асфальта — на миллионы рублей.
И вот меня, фигуранта дела, привозят на допрос в какое-то из зданий СК. Следователь Сергей поднимается на этаж с кабинетами и штаб-квартирой следственной группы. Только дверь на этаж оказывается закрытой. Все ушли, прихватив с собой ключи. Заминка: мы сидим перед дежуркой, все пытаются уговорить дежурного открыть этаж, но он только разводит руками — ключей нет. Следователь Сергей звонит знакомой в основное здание СК, там работают и ночью — чудо, мы получаем помещение для оформления бумаг и допроса.
К подобному бардаку я привыкну уже потом. Ничего не работает так, как оно должно работать по всем этим бумажкам, кодексам и инструкциям. В ночь ареста это еще в новинку. И даже позже, когда меня будут возить по городским СИЗО вслепую, пытаясь сбагрить с ИВС, я буду удивляться и не верить конвойным, что куда они решат тебя повезти, там ты и будешь сидеть. Меня не берут в СИЗО № 5, «Водник», потому что там уже и так перебор «болотников», не берут в СИЗО № 2, «Бутырку», а в СИЗО № 4 «Медведково» автозак не успевает до вечера. Меня возвращают в ИВС на Петровку, и когда снимают наручники, я почти благодарен за возвращение в знакомое место.
Петровка — это такая тюрьма-лайт. В бытовом отношении мне там проще, чем могло быть другим. После армейской учебки и Петровка представляется пансионом. Лежишь целыми днями, ни строевой, ни нарядов, ни межнациональной розни, ни особо одаренных командиров. С тобой в камере еще два человека, а не 150, как в роте. Одежда на тебе твоя вольная, гражданская. С утра выдают сахар, который нужно собрать на газетку и затем разделить натрое. Пилю его алюминиевой ложкой, затем высыпаю свою порцию в кружку, чтобы не рассыпался ненароком. Новые полезные слова запоминаются сами собой. «Дубок» — стол, «тормоза» — дверь, «решка» — решетка. «Очко» — слово не совсем новое. Волнующее воспоминание еще с корабля (Алексей Полихович в 2010–2011 годах проходил службу на эсминце Северного флота «Адмирал Ушаков»). Здешнее «очко» отличается тем, что расположено на постаменте и со стороны входа прикрыто лишь простыней. Генуэзская чаша инициации. Вырабатывает необходимый уровень устойчивости к телесному, неприятному, к звукам, вони и мерзким историям.
Быстро привыкаю не обращать внимания на неудобства. Читаю Эриха Фромма и братьев Стругацких. Обостренное из-за критической ситуации восприятие умножает возможность мыслить. Кажется, что мысли и образы наматываются на подкорку мощнейшим механизмом. Почти не бесит слишком яркая ночная лампочка. И сторож, шуршащий дверным глазком каждые пять минут.
Похоже на то, как если бы тебя низвергнуло в Мальстрём (водоворот в Норвежском море; в средние века считался гибельным для судов). Водоворот, из которого тебе не выбраться, тащит тебя вниз, на глубину, а ты хватаешься то за весло, то за лодку, то за обломок борта; цепляешься за любую поверхность и стараешься удержаться. Поэтому тебя раздражает внезапный перевод из одной камеры ИВС в другую. Поэтому тебя нервирует неотвратимая поездка в СИЗО. Едва ты успеваешь обжиться на своем временном плоту, как тебя уже тянет дальше вниз. Ты попадаешь в новые обстоятельства, из которых тебя тоже потом выдернут. Нет ничего постоянного, кроме того, что ты постоянно барахтаешься и хватаешь ртом воздух.
Медведь
СИЗО № 4 в Медведково, или просто «Медведь», встречает меня ночным тюремным шумом. Тюрьма днем спит, а ночью живет. С утра до позднего вечера путешествую по сборкам, баням, обыскам и складам, где выдают нехитрый зэковский скарб. Скрученный и перевязанный матрас — «машка». В рулет засунуто все, что нужно для жизни: металлическая тарелка, ложка, кружка, пакетик с гигиеническими принадлежностями. Бритвенные станки, которые не бреют, но очень хорошо скребут кожу, «хозяйское» мыло, микроскопический тюбик зубной пасты. Вспоминаю, что на флоте «машкой» называют тяжелую швабру с копной веревочек вместо тряпки.
Продолжение: https://meduza.io/feature/2016/05/06/ya-stoyu-mezhdu-mirami-potom-vyhozhu
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif){kind=small}
